Он пошел на кухню попить воды.
Анн– Бритт очень внимательна. Не забыла и позвонила. Самому ему никогда бы не пришло в голову позвонить в похожей ситуации.
Он глянул на часы – семь. Он поджарил себе колбасы с картошкой и сел перед телевизором с тарелкой на коленях. Пощелкал пультом, но ничего интересного не нашел. Поев, налил себе чашку кофе и вышел на балкон. Но солнце уже село, и было довольно холодно. Он вернулся в дом.
Остаток вечера он посвятил разбору привезенных из Лёдерупа отцовских бумаг.
На дне одной из коробок лежал коричневый конверт. Он посмотрел – там были старые выцветшие фотографии. Он не припоминал, чтобы видел их раньше. На одном снимке он сам, четырех или пяти лет, сидит на капоте большой американской машины. Отец стоит рядом и поддерживает его, чтобы он не упал.
Валландер отнес снимок в кухню и стал искать лупу в ящиках.
Мы улыбаемся, подумал он. Я смотрю прямо в объектив и раздуваюсь от гордости – мне позволили посидеть на машине одного из перекупщиков. Из тех, что покупали картины отца и безобразно недоплачивали. И отец тоже улыбается, но смотрит он не в объектив, а на меня.
Он долго сидел, положив перед собой фотографию. Давно прошедшая, потускневшая и забытая реальность. Когда-то у них с отцом были прекрасные отношения. Но решение пойти работать в полицию изменило все. Только в последний год жизни отца им удалось постепенно наладить контакт.
Но до прежней близости мы так и не дошли. До той улыбки, когда я сидел на капоте сверкающего «бьюика». В Риме нам было хорошо вдвоем. Но не настолько.
Он прикрепил снимок к кухонной двери и выглянул на балкон. Грозовой фронт был уже совсем близко.
Сел на диван и досмотрел последние эпизоды старого фильма.
В полночь он лег.
Завтра в восемь у него встреча с Мартинссоном и Сведбергом. Потом прием у врача.
Он долго лежал в темноте и не мог заснуть.
Два года назад он мечтал переехать из этой квартиры – купить дом, завести собаку. Жить с Байбой.
Ничто не сбылось. Ни Байбы, ни дома, ни собаки. Все по-старому.
Что– то должно произойти, подумал он. Что-то обязательно должно произойти, чтобы я снова мог смотреть в будущее.
Когда он наконец заснул, был уже четвертый час утра.
2
К утру небо прояснилось.
Валландер проснулся в шесть часов. Ему опять снился отец – какие-то фрагментарные, несвязные картины… сам он во сне был ребенком и взрослым одновременно, ничего не поймешь. Сон напоминал контуры корабля в тумане.
Он встал, принял душ и выпил кофе. На улице по-прежнему тепло и, как и накануне, необычно безветренно. Он дошел до стоянки, взял машину и поехал в полицию. Коридоры еще пусты – рабочий день начинался в семь. Он захватил в столовой кофе и пошел в свой кабинет. Стол был на удивление прибран, на нем не громоздилось, как обычно, ворохов бумаг и папок. Он попытался вспомнить, бывало ли когда-нибудь такое затишье. За многие годы он уже привык к тому, что, по мере того, как происходят сокращения, бесконечные рационализации и оптимизации, нагрузка все увеличивается. Дела откладывались, следствие велось спустя рукава. Он мог бы сейчас на память назвать несколько случаев, когда из-за небрежно проведенного следствия дело закрывалось. Этого не должно быть. Если бы только у них было побольше времени. И если бы их не было так мало.
Вечный вопрос – окупается преступление или нет. Сейчас, может быть, и окупается. Стало окупаться. Исторического обзора представить он бы не смог, но что он точно знает и все знают – преступность в Швеции выросла. Те, кто занимается экономическими махинациями, чувствуют себя в полной безопасности. Правовое общество капитулировало.
Валландер часто обсуждал это с коллегами. Они знали, что не только полиция этим обеспокоена. Гертруд говорила о том же. И соседи в прачечной.
Валландер знал, что это не пустые обывательские страхи. Но, насколько он мог видеть, никаких мер не принимается. Продолжается экономия, продолжаются сокращения – как в полиции, так и в судебной системе.
Он снял куртку, открыл окно и уставился на старую водонапорную башню.
В последние годы появилось множество негосударственных охранных организаций. Эдакая гражданская защита. Это его пугало. Когда государство не справляется, всегда тут как тут – юстиция Линча. Людям начинает казаться, что вершить правосудие собственными руками – совершенно естественно.
Стоя у окна, он еще подумал, сколько по стране ходит нелегального оружия. И сколько его станет через несколько лет.
Он сел за стол. Пробежал глазами несколько записей, накопившихся со вчерашнего дня. В одной из них подробно освещались меры, планируемые в борьбе с поддельными кредитными картами. Он не особенно удивился, узнав, что где-то в Азии существуют целые фабрики, занимающиеся подделкой платежных карточек.
В другой записке шла речь о закончившихся испытаниях перечного спрея, начатых еще летом 1994 года. При определенных обстоятельствах баллончики раздавались женщинам, которым что-то угрожало… Валландер прочитал бумагу дважды, но так и не понял, при каких таких «определенных» обстоятельствах раздавались баллончики, что именно угрожало тем, кто их удостоился, и какие результаты были достигнуты. Вздохнув, он отправил обе бумаги в корзину. Он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать голоса в коридоре. Женский смех – это Лиза Хольгерссон, их начальница. Пару лет назад она сменила Бьорка. Многие насторожились. Начальник полиции – женщина? Но Валландер с самого начала почувствовал к ней уважение, и в дальнейшем первое впечатление подтвердилось.
В половине восьмого зазвонил телефон. Это была Эбба из приемной.
– Все в порядке? – спросила она.
Валландер сообразил, что она тоже интересуется вчерашними событиями.
– Дом еще не продан. Но по-моему, все идет нормально.
– Я хотела спросить, ты не сможешь принять учебную экскурсию в половине одиннадцатого?
– Учебную экскурсию? Летом?
– Это группа моряков на пенсии, они каждое лето собираются в Сконе. У них какое-то общество, называется «Морские волки».
Валландер вспомнил про врача.
– Попроси кого-нибудь еще. Меня не будет как раз с половины одиннадцатого до двенадцати.
– Тогда я позвоню Анн-Бритт. Может быть, этим старым морским волкам женщина-полицейский даже больше понравится.
– Или наоборот, – сказал Валландер.
Было уже почти восемь, а Валландер никак не мог заставить себя взяться за работу – сидел, покачиваясь на стуле, и время от времени поглядывал в окно. Несмотря на ранний час, он уже чувствовал себя уставшим. Что скажет врач? Может быть, эта усталость, судороги – симптомы серьезной болезни?
Он поднялся и пошел в комнату для совещаний. Мартинссон уже был там – свежепостриженный, загорелый. Валландер вспомнил, как два года назад Мартинссон чуть не бросил службу. Его дочку поколотили в школе – из-за того, что ее отец полицейский. Но Мартинссон все же остался. Для Валландера Мартинссон все еще был юношей, новичком, хотя, подумав, он с удивлением сообразил, что все остальные пришли уже после Мартинссона.
Они поговорили о погоде. В пять минут девятого Мартинссон спросил:
– А где же Сведберг?
Его удивление было понятным – Сведберг славился пунктуальностью.
– А ты с ним говорил?
– Его не было дома, но я оставил сообщение на автоответчике.
– Позвони еще раз.
Мартинссон набрал номер.
– Куда ты подевался? – спросил он. – Мы ждем.
Он повесил трубку и покачал головой:
– По-прежнему автоответчик.
– Застрял по дороге, – сказал Валландер. – Начнем без него.
Мартинссон перебрал кипу бумаг, нашел открытку и протянул ее Валландеру. Вид Вены с птичьего полета.
– Хильстрёмы нашли ее в почтовом ящике во вторник, шестого августа. Астрид, как видишь, пишет, что все хорошо, но они хотят еще немного задержаться. Передает привет от всех остальных, а заодно просит мать позвонить другим родителям и сказать, что все благополучно.
